—— Зна­е­те ли вы, за­чем за­жи­га­ют ог­ни на да­ле­ких ма­я­ках? — с хит­рым при­щу­ром спра­ши­ва­ет у де­тей ста­рый ры­бак. Он рас­прав­ля­ет не­по­слуш­ны­ми, мо­зо­ли­с­ты­ми паль­ца­ми ры­бо­лов­ные се­ти и слу­ша­ет, как один за дру­гим де­ти вы­ска­зы­ва­ют свои пред­по­ло­же­ния.
—— Что­бы сто­рож ма­я­ка мог чи­тать кни­ги? — спра­ши­ва­ет маль­чон­ка лет шес­ти в смеш­ных оч­ках, ко­то­рые все вре­мя но­ро­вят сос­кольз­нуть с его но­са.
—— Что­бы от­пуг­нуть мор­ских чу­до­вищ? — роб­ко го­во­рит бе­ло­ку­рая дев­чон­ка в по­ло­са­том платье и вя­за­ных гет­рах.
—— Что­бы смот­реть в мор­скую даль? — за­да­ет свой во­прос дол­го­вя­зый ко­но­па­тый маль­чиш­ка.
—— Что­бы ко­раб­ли зна­ли, что бе­рег близ­ко? — до­но­сит­ся звон­кий го­ло­сок пар­ниш­ки лет де­ся­ти.

—— Вер­но! Все вер­но, де­ти! — сме­ясь, отве­ча­ет ста­рый ры­бак, гля­дя на де­тей из-под кус­ти­с­тых бро­вей, бе­лых, как со­зрев­шие оду­ван­чи­ки. — Ог­ни на да­ле­ких ма­я­ках за­жи­га­ют, что­бы тот, ко­му это дейст­ви­тель­но нуж­но, уви­дел свет и об­рел спа­се­ние.
— Рас­ска­жи нам ис­то­рию про ма­як! — по­про­си­ла ры­ба­ка бе­ло­ку­рая дев­чон­ка.
— По­жа­луй­ста!
— По­жа­а­а­луй­ста! — при­со­еди­ни­лись дру­гие де­ти.
Ры­бак глу­бо­ко вздох­нул, при­сел не­да­ле­ко от сво­ей лод­ки и спро­сил:
— Вы и вправ­ду хо­ти­те услы­шать эту ис­то­рию?
— Да! — хо­ром отве­ча­ли де­ти.

—— Это длин­ная ис­то­рия и од­на из мо­их са­мых лю­би­мых… — ска­зал ры­бак, вгля­ды­ва­ясь в мор­скую даль. Был уди­ви­тель­но спо­кой­ный ве­чер, на ка­ме­нис­том бе­ре­гу ост­ро­ва ца­ри­ло прак­ти­чес­ки пол­ное без­вет­рие, во­да бы­ла глад­кой, поч­ти зер­каль­ной, и толь­ко из­ред­ка по ее по­верх­нос­ти про­бе­га­ла рябь от лег­ко­го, теп­ло­го ве­тер­ка. Мож­но бы­ло слы­шать, как чуть по­одаль пле­щет­ся ры­ба.
Де­ти, в знак мол­ча­ли­во­го со­гла­сия, рас­се­лись кто где: кто-то за­брал­ся пря­мо в лод­ку, кто-то сел у ог­ня, кто-то устро­ил­ся пря­мо на од­ном из на­гре­тых солн­цем кам­ней. Бе­ло­ку­рая дев­чон­ка в по­ло­са­том платье об­ня­ла сво­е­го бра­та.

—— Од­наж­ды, не так уж и дав­но, но и не со­всем не­дав­но, жи­ли-бы­ли брат и сест­ра. Со­всем как эти двое, — на­чал свой рас­сказ ста­рик, ки­вая в сто­ро­ну пыт­ли­во­го пар­ниш­ки и его сест­ры. — Бра­та зва­ли Си­гурд, ему бы­ло око­ло де­ся­ти лет от ро­ду, он лю­бил вы­та­чи­вать но­жи­ком де­ре­вян­ные ко­раб­ли: он меч­тал, что од­наж­ды у не­го бу­дет боль­шой ко­рабль, со­всем как у его от­ца. Сест­ру зва­ли Эйя, она бы­ла еще со­всем ма­лыш­кой и ни­че­го не уме­ла, толь­ко и де­ла­ла, что со­би­ра­ла бу­ке­ты из по­ле­вых цве­тов, гла­ди­ла ове­чек и про­каз­ни­ча­ла.
Они час­то гу­ля­ли вмес­те и бы­ли очень друж­ны, но и ссо­ри­лись иног­да, как ссо­рят­ся братья и сест­ры, — ры­бак под­миг­нул де­тям, те пе­ре­гля­ну­лись и за­сме­я­лись. — И вот од­наж­ды, ког­да над ост­ро­вом, где они жи­ли, са­ди­лось солн­це и на­чи­на­ли сгу­щать­ся те­ни, Си­гурд и Эйя ни­как не мог­ли за­снуть в сво­их кро­ва­тях. Ма­ма при­го­то­ви­ла им чай из лес­ных трав, мя­ты и су­ше­ной брус­ни­ки с ме­дом, а они все ле­жа­ли с от­кры­ты­ми гла­за­ми.

— Ма­ма, — го­во­рит Эйя то­нень­ким го­лос­ком, неж­ным, как звук пас­тушь­е­го рож­ка, — я бо­юсь за­кры­вать гла­за!
— Че­го ты бо­ишь­ся, ма­лыш­ка? — спра­ши­ва­ет ма­ма, гла­дя ее по во­ло­сам. Эйя мо­та­ет кур­ча­вой го­лов­кой из сто­ро­ны в сто­ро­ну. — Ты не ска­жешь?
— Нет! — ко­рот­ко отве­ча­ет она, упря­мо под­жав гу­бы.
— Она бо­ит­ся ска­зать, — го­во­рит Си­гурд. — Ведь если она ска­жет…
— Ей при­дет­ся при­знать, че­го она бо­ит­ся…— ска­за­ла ма­ма, улы­ба­ясь.
— И всту­пить в борь­бу со сво­и­ми стра­ха­ми, — до­ба­вил Си­гурд. Он и сам ста­рал­ся не ду­мать ни о чем пло­хом.
Те­ни сгу­ща­лись, ог­ней в до­ме ста­но­ви­лось все мень­ше, и зву­ки, ко­то­рые до­но­си­лись со дво­ра, ка­за­лись уже не та­ки­ми дру­же­люб­ны­ми и пол­ны­ми без­опас­нос­ти, как днем. Ве­тер с мо­ря уси­ли­вал­ся и за­вы­вал все силь­нее.

— Од­наж­ды ей все рав­но при­дет­ся это сде­лать, — ска­за­ла мать, не­мно­го груст­но улыб­нув­шись. — Эйя, ты все еще не хо­чешь ска­зать нам, че­го ты бо­ишь­ся?
— Я… бо­юсь… — ед­ва слыш­но про­го­во­ри­ла де­воч­ка, — …бо­юсь ду­хов те­ней!
— ска­за­ла она, гля­дя на до­ща­тый пол. Пла­мя ноч­ни­ка чуть дро­жа­ло от сквоз­ня­ка, те­ни дейст­ви­тель­но со­би­ра­лись все гу­ще и на­чи­на­ли угро­жа­ю­ще ше­ве­лить­ся.
— Не бой­ся, Эйя, — уте­шал ее брат. — Ты ведь зна­ешь, как их по­бе­дить.
— Прос­то пе­ре­стать бо­ять­ся, — Эйя отве­ча­ла, как отве­ча­ют при­мер­ные уче­ни­ки в шко­ле. — Но я не мо­гу прос­то пе­ре­стать бо­ять­ся!
Те­ни, со­брав­ши­е­ся у кро­ва­ти, буд­то ста­ли еще гу­ще.

— Ты долж­на по­ду­мать, как еще ты мо­жешь пе­ре­бо­роть свой страх, и ког­да ты нач­нешь с ним бо­роть­ся, он бу­дет ста­но­вить­ся все сла­бее и сла­бее, — лас­ко­во ска­за­ла ма­ма, по­прав­ляя ее оде­я­ло.
— Это ведь прос­то те­ни от ноч­ни­ка, так? — спро­си­ла Эйя, по­раз­мыс­лив не­мно­го. Го­лос ее и вправ­ду окреп.
— Да, ма­лыш­ка, — кив­ну­ла ма­ма.
— Зна­чит, на­до яр­че за­жечь ог­ни! — ра­дост­но ска­за­ла Эйя.
— Это ты хо­ро­шо под­ме­ти­ла! Мож­но сде­лать и так. Но ты по­ду­май еще: мы же обыч­но спим в тем­но­те, так?
— Так… — за­дум­чи­во отве­ча­ла Эйя.
— И с на­ми ведь ни­че­го не слу­ча­ет­ся? — сно­ва спро­си­ла ее ма­ма.
— Нет… — отве­ча­ла Эйя.

— А ведь тем­но­та — это сгус­тив­ши­е­ся те­ни, — ска­за­ла ма­ма спо­кой­ным го­ло­сом, но в гла­зах у де­воч­ки сно­ва на ка­кое-то вре­мя ока­зал­ся страх. — Те­бе не­че­го бо­ять­ся ноч­ной тем­но­ты, ты до­ма, в без­опас­нос­ти, ря­дом с то­бой Си­гурд. Ты зна­ешь, ка­кой он силь­ный, он не даст те­бя в оби­ду. Но да­же если Си­гур­да ря­дом не бу­дет, ты долж­на знать, что у вся­кой тем­но­ты есть ко­нец, ра­но или позд­но свет по­беж­да­ет ее, как эту тем­но­ту зав­тра ут­ром, уже ведь со­всем ско­ро, по­бе­дит рас­свет.

— Я уже поч­ти со­всем не бо­юсь! — отве­ча­ла она, дер­жа за ру­ку Си­гур­да.
 — Вот и хо­ро­шо, вот и слав­но, — отве­ча­ла ма­ма. — А те­перь по­ра спать, сей­час я по­ту­шу ноч­ник, но ты спер­ва за­крой гла­за и по­слу­шай, что за пе­сен­ку я те­бе спою:

Де­ти спа­ли креп­ко, не­смот­ря на бу­рю, при­шед­шую с мо­ря. Ут­ром от нее оста­лись толь­ко боль­шие лу­жи во дво­ре, Си­гурд и Эйя но­си­лись по ним, сняв бо­тин­ки. Ма­ма свя­зы­ва­ла ле­кар­ст­вен­ные тра­вы в пуч­ки и ве­ша­ла их су­шить­ся на кух­не, не­да­ле­ко от оча­га, там, где воз­дух был теп­лый и су­хой.

— Ма­ма, а ког­да па­па вер­нет­ся? — вдруг спро­сил Си­гурд.
— За­цве­тет зве­робой, я как раз к то­му вре­ме­ни за­кон­чу вя­зать твой сви­тер. Вот тог­да три звез­ды взой­дут на не­бе и вы­стро­ят­ся в ряд, и Ржа­вый Нильс, ко­то­рый си­дит вы­со­ко-вы­со­ко на мач­те и вы­смат­ри­ва­ет зем­лю, крик­нет сво­им хрип­лым го­ло­сом: «Зем­ля!», тог­да па­па при­ка­жет сле­до­вать на свет ма­я­ка, и вско­ре они при­ста­нут к зем­ле.
— Да­же если бу­дет бу­ря? — спро­си­ла ма­лыш­ка Эйя.

— Ма­як бу­дет све­тить, да­же если бу­дет бу­ря. Ведь ког­да он све­тит, мо­ря­кам лег­че най­ти путь до­мой и не раз­бить­ся об ост­рые ска­лы у са­мо­го мы­са, имя ко­то­ро­му Край Зем­ли, — ска­за­ла ма­ма, пе­ре­ку­сы­вая нить и ве­шая пу­чок тра­вы на гвоздь.
Си­гурд об­ра­до­вал­ся.
— Зве­робой ведь со­всем ско­ро за­цве­тет! — ска­зал он, улы­ба­ясь.
— Ско­ро, ско­ро! — ска­за­ла ма­ма, ки­вая го­ло­вой. — Со­всем ско­ро кон­чит­ся вес­на, нач­нет­ся ле­то, по­том оно быст­ро пе­ре­ва­лит за се­ре­ди­ну и поч­ти кон­чит­ся — и вре­мя при­дет.
— Ура! — об­ра­до­ва­лась Эйя. — Я уже так ску­чаю!
— И я! — ска­зал Си­гурд.
— И я! — рас­сме­я­лась ма­ма.

Эйя ра­дост­но убе­жа­ла в яс­ли, где не­дав­но ро­ди­лись два но­вых яг­нен­ка: чер­ный и бе­лый. Ма­ма го­во­рит, чер­ный яг­не­нок при­но­сит уда­чу. Она ре­ши­ла угос­тить его све­жим кле­ве­ром, но ба­ра­шек не стал его есть. «На­вер­ное, еще слиш­ком ма­лень­кий», — ре­ши­ла Эйя. Си­гурд ушел к са­мо­му бе­ре­гу и при­нял­ся стро­гать но­вый ко­раб­лик.

Де­ре­во бы­ло мяг­ким и по­дат­ли­вым, и ра­бо­та шла быст­ро. По­ка Си­гурд лов­ко ору­до­вал пе­ро­чин­ным но­жом, он все ду­мал о том, как хо­ро­шо бы­ло бы по­ско­рее вы­рас­ти и от­пра­вить­ся с от­цом в пла­ванье на­встре­чу бес­край­ним мор­ским прос­то­рам, что­бы ско­рее стать та­ким же ве­ли­ким ка­пи­та­ном, как и он. Что­бы ско­рее прой­ти сквозь льды к дру­гой сто­ро­не Зем­ли и вмес­те с от­цом оста­но­вить го­ря­щее мо­ре, что­бы оно сно­ва бы­ло спо­кой­ным и яр­ко-си­ним.

Си­гур­ду ка­за­лось, что он смо­жет по­бо­роть лю­бые труд­нос­ти. Вот он уже ви­дел, как на их ко­рабль на­па­да­ет од­но из мор­ских чу­до­вищ, а он, ору­дуя ры­бо­лов­ным крю­ком в од­ной ру­ке и те­са­ком в дру­гой, пры­га­ет из сто­ро­ны в сто­ро­ну, что­бы пе­ре­хит­рить его и на­нес­ти чу­ди­щу тя­же­лые ра­ны. И вот, мо­ре окра­ши­ва­ет­ся в тем­но-си­ний, чер­ниль­ный цвет, а чу­ди­ще, ис­пус­тив по­след­ний крик, скры­ва­ет­ся на глу­би­не.

Ко­ман­да при­вет­ст­ву­ет спа­си­те­ля кри­ка­ми и свис­том, Ржа­вый Нильс и боц­ман Хиг­гс жмут ему ру­ку, а отец гор­до за­яв­ля­ет: «Это мой сын, Си­гурд Пе­тер­с­сон, моя род­ная кровь!» Си­гурд до то­го раз­меч­тал­ся, что вот уже не­боль­шие при­бреж­ные вол­ны ка­за­лись ему ог­ром­ны­ми, как во вре­мя штор­ма, а не­боль­шие кам­ни, по­кры­тые мхом, чу­ди­лись ему ска­ла­ми, за­рос­ши­ми ле­сом.

Ми­мо, бро­сая тень на толь­ко что вы­стру­ган­ный из бе­ре­зы ко­раб­лик, про­ле­те­ла чер­ная пти­ца. Си­гурд не­воль­но по­ежил­ся.

Ма­ма сто­я­ла у ок­на и чис­ти­ла ре­вень, что­бы ис­печь кек­сы к обе­ду. Вдруг чер­ная пти­ца се­ла на под­окон­ник и чуть на­кло­ни­ла го­ло­ву, за­гля­ды­вая сво­им ост­рым и блес­тя­щим, как вул­ка­ни­чес­кое стек­ло, гла­зом пря­мо в ду­шу! — ста­рик по­пы­тал­ся по­ка­зать этот взгляд де­тям. Кто-то удив­лен­но ох­нул, гля­дя на то, как вдруг пре­об­ра­зи­лось его доброе ли­цо, став за­ост­рен­ным и хо­лод­ным.

— Че­го ты хо­чешь, птич­ка? — спро­си­ла ее ма­ма лас­ко­во, пы­та­ясь скрыть лег­кое вол­не­ние, вне­зап­но охва­тив­шее ее. — Я еще не ис­пек­ла кек­сы, кро­шек со­всем нет. Раз­ве что пос­ле вче­раш­них ржа­ных ле­пе­шек оста­лось не­мно­го… — ска­за­ла она, от­ло­жив крас­ные стеб­ли ре­ве­ня в сто­ро­ну.

Пти­ца вдруг на­кло­ни­ла го­ло­ву еще силь­нее, за­гля­ды­вая в са­мые по­та­ен­ные угол­ки ма­ми­ной ду­ши, вдруг рез­ко вскрик­ну­ла и взле­те­ла, об­ро­нив ис­си­ня-чер­ное пе­ро на под­окон­ник. Ма­ма от не­ожи­дан­нос­ти рас­сы­па­ла крош­ки, ко­то­рые ей уда­лось со­брать.

Пти­ца вдруг на­кло­ни­ла го­ло­ву еще силь­нее, за­гля­ды­вая в са­мые по­та­ен­ные угол­ки ма­ми­ной ду­ши, вдруг рез­ко вскрик­ну­ла и взле­те­ла, об­ро­нив ис­си­ня-чер­ное пе­ро на под­окон­ник. Ма­ма от не­ожи­дан­нос­ти рас­сы­па­ла крош­ки, ко­то­рые ей уда­лось со­брать.

— Что за стран­ное пе­рыш­ко… — про­мол­ви­ла она, раз­гля­ды­вая его, как за­ча­ро­ван­ная. Ма­ма взя­ла пе­ро в ру­ки и вдруг, не­ожи­дан­но уко­лов­шись, ах­ну­ла.